Орел приземлился - Страница 86

К оглавлению

Роган вспыхнул от раздражения:

– Ради бога, Фергус, что с вами сегодня? Он ведь в Портсмуте, забыли? Идите.

Не в силах объяснить даже себе странную неохоту заниматься этим делом, Грант сделал над собой усилие:

– Хорошо, сэр.

Он взялся за ручку, когда Роган окликнул его:

– Да, Фергус.

– Сэр?

– Зайдите на склад оружия и выберите два браунинга. Этот тип сначала стреляет, а вопросы задает потом.

– Позабочусь об этом, сэр, – сказал Грант слегка дрогнувшим голосом и вышел.

Роган отодвинул стул, подошел к окну и в волнении сцепил пальцы.

– Держись, подонок, – тихо сказал он. – Посмотрим, так ли ты хорош, как говорят.

* * *

За несколько минут до полудня Филипп Верекер открыл дверь возле лестницы и спустился в погреб. Нога его болела адски, ночью он почти не спал. Сам был виноват. Доктор предложил таблетки морфия, но Верекер страшно боялся стать наркоманом. Поэтому и страдал. Хорошо, что Памела приедет на уик-энд. Она позвонила сегодня рано утром не только подтвердить это, но и сказать, что Гарри Кейн предложил подвезти ее из Пенгбурна. Сэкономит Верекеру не меньше галлона бензина, а это уже кое-что. И Кейн ему нравится. Он почувствовал расположение к нему инстинктивно, что для него было редкостью. Приятно видеть, что Памела наконец проявляет к кому-то интерес.

У основания лестницы на гвозде висел большой фонарь. Верекер снял его, открыл старинный черный дубовый шкаф, вошел в него и закрыл дверь. Он включил фонарь и нащупал тайный механизм. Задняя стенка шкафа отворилась, открыв вход в длинный, темный туннель, на кремневых стенах которого блестели капли влаги.

Это был один из прекрасно сохранившихся в стране экземпляров подобных сооружений, туннель священника, соединяющий его дом с церковью, – след времен, когда при Елизавете Тюдор римская католическая вера подвергалась преследованиям. Секрет этого хода передавался от одного обитателя дома другому. С точки зрения Верекера, это было просто очень большое удобство.

В конце туннеля он поднялся по каменным ступенькам и в удивлении остановился, внимательно прислушиваясь. Да, сомнений не было. Кто-то играл на органе, и играл очень хорошо. Верекер поднялся наверх, открыл дверь – одну из дубовых панелей, которыми была обшита стена в ризнице, – закрыл ее за собой, открыл другую дверь и вошел в церковь.

Когда Верекер шел по проходу, он с удивлением увидел, что за органом сидит сержант парашютно-десантных войск в маскировочной куртке и что на стуле рядом с ним лежит красный берет. Сержант играл прелюд хорала Баха, именно тот, который полагалось играть в это время года, потому что его обычно пели под старый гимн о пришествии – «Сын господний явился».

Ганс Альтманн наслаждался игрой от души. Великолепный инструмент, прелестная церковь. Он поднял глаза и в зеркальце органиста увидел у ступеней алтаря Верекера. Резко перестав играть, Ганс обернулся.

– Простите, отец, я не мог удержаться, – он обвел рукой вокруг. – Не часто получаешь такую возможность в моем... в моем нынешнем качестве. – Английский его был отличный, но с определенным акцентом.

Верекер спросил:

– Кто вы?

– Сержант Эмиль Яновски, отец.

– Поляк?

– Точно, – кивнул Альтманн. – Зашли сюда вместе с командиром, когда искали вас. Вас не застали, поэтому он велел мне подождать, а сам пошел в дом.

Верекер сказал:

– Вы очень хорошо играете. Баха следует играть хорошо, о чем я всегда с горечью думаю, когда сажусь на это место.

– А, вы сами играете? – спросил Альтманн.

– Да, – сказал Верекер, – я очень люблю пьесу, которую вы играли.

– Моя любимая. – Альтманн начал петь: – «Gott, durch deine Gutte wolst uns arme Leute...»

– Но это же гимн воскресенья троицы, – сказал Верекер.

– Но не в Тюрингии, отец.

В этот момент большая дубовая дверь со скрипом отворилась, и вошел Штайнер.

Он шел по проходу с тросточкой в одной руке и беретом в другой. Сапоги его громко стучали по каменному полу, а в его светлых волосах играли лучи света, падавшие сквозь мрак из верхних окон.

– Отец Верекер?

– Да.

– Говард Картер, командир Польского независимого парашютного отряда из полка авиации особого назначения. – Штайнер повернулся к Альтманну: – Вы вели себя как следует Яновски?

– Полковник ведь знает, что орган моя большая слабость.

Штайнер усмехнулся.

– Подождите меня в доме, – приказал он.

Альтманн ушел, Штайнер поглядел на неф:

– Это действительно прекрасно.

Верекер с любопытством смотрел на полковника, разглядывая знаки различия на погонах его куртки.

– Да, мы гордимся САС. А почему вы и ваши ребята так далеко от вашего обычного театра действий? Я думал, что вы действуете на греческих островах и в Югославии.

– Я тоже так думал, пока с месяц назад командование мудро не решило перебросить нас домой на особые учения, хотя, пожалуй, слово «дом» нам не очень подходит, поскольку всё мои парни поляки.

– Как Яновски?

– Не совсем так. Он-то действительно очень хорошо говорит по-английски. Большинство же других, кроме слова «привет» и фразы «не пойдете ли вы со мной сегодня вечером», сказать ничего не могут. – Штайнер улыбнулся. – Парашютисты могут быть очень нахальными, отец. Вечная неприятность с элитными частями.

– Знаю, – сказал Верекер, – сам был таким. Капеллан Первой парашютной бригады.

– Вы? – спросил Штайнер. – Значит, вы служили в Тунисе?

– Да, под Удной, где заработал вот это, – Верекер постучал палкой по своей алюминиевой ноге. – А теперь я здесь.

Штайнер взял его руку и пожал ее:

– Приятно познакомиться с вами. Не ожидал ничего подобного.