– Сделаю, как вы сказали, господин рейхсфюрер, – сказал Россман.
В четыре часа дня в четверг, 28 октября, Джоанна Грей въехала во двор коттеджа и нашла Девлина в сарае, где он возился с мотоциклом.
– Я пыталась поймать вас всю неделю, – сказала она. – Где вы были?
– В разных местах, – весело ответил он, вытирая старой тряпкой руки, испачканные смазкой, – то тут, то там. Я же говорил вам, что мне нечего делать до встречи с Гарвальдом, вот и осматривал окрестности.
– Об этом я слышала, – угрюмо сказала она. – Катались везде на мотоцикле с Молли Прайор на заднем сиденье. Вас видели в Холте на танцах во вторник вечером.
– Очень стоящее дело, – сказал он. – Крылья победы. И ваш друг Верекер оказался там и произнес страстную речь о том, что бог поможет нам сокрушить проклятых гансов. Мне это показалось иронией, потому что, куда бы я ни пошел в Германии, всюду видел плакаты «С нами бог».
– Я ведь велела вам оставить ее в покое.
– Я пытался, но не получилось. А вообще, что вам нужно? Я занят. У меня что-то барахлит магнето, а мне нужно, чтобы эта штука работала безотказно для поездки в Питерборо сегодня вечером.
– В Мелтам Хауз вошли войска, – сказала она. – Они прибыли во вторник ночью.
Он нахмурился:
– Мелтам Хауз – это то место, где тренируются специальные подразделения?
– Правильно. Милях в восьми по прибрежной дороге от района Стадли.
– Что за войска?
– Американские рейнджеры.
– Понятно. Их пребывание здесь что-либо меняет?
– Не думаю. Обычно они далеко не отходят от базы. Там густой лес, соленое болото и песчаный берег. Просто этот факт надо принять во внимание.
Девлин кивнул:
– Правильно. Сообщите об этом Радлу в следующий сеанс связи, и вы выполните свой долг. А теперь я должен продолжить работу.
Она повернулась, чтобы идти к машине, но заколебалась:
– Мне не нравится этот Гарвальд.
– И мне тоже, но не беспокойтесь, любовь моя. Свои когти он выпустит не сегодня, а завтра.
Она уехала, а он склонился над мотоциклом. Двадцать минут спустя со стороны болота появилась Молли верхом на лошади. К седлу была привязана корзинка. Молли соскользнула на землю и привязала лошадь к кольцу над корытом.
– Я привезла тебе пастуший пирог.
– Твой или мамин?
Молли швырнула в Девлина палку, но он ловко увернулся.
– Ему придется подождать. Сегодня я должен съездить в одно место. Поставь пирог на плиту, я разогрею его, когда вернусь.
– Можно мне с тобой поехать?
– Ни в коем случае. Слишком далеко. И кроме того, это деловая поездка. – Он шлепнул ее. – Чашечка чая, вот о чем я мечтаю, хозяюшка, а то и две, поэтому иди, ставь чайник.
Он снова протянул к ней руку, но Молли схватила корзинку и побежала в дом. Войдя в гостиную, она поставила корзинку на стол. На другой стороне его стоял саквояж, и когда она повернулась, чтобы подойти к плите, то зацепила его. Саквояж упал на пол, раскрылся, и из него высыпались пачки денег и части пистолета «стен». Молли опустилась на колени. Окаменев на мгновение, она похолодела от мысли, что с этого момента все пойдет по-другому. За ее спиной раздались шаги, и Девлин спокойно сказал:
– Пожалуйста, будь хорошей девочкой и положи все на место.
Она подняла голову, побледнев, и яростно спросила:
– Что это? Что это значит?
– Ничего для маленьких девочек, – сказал он.
– А деньги?
Она подняла пачку пятерок. Девлин взял у нее саквояж, запихал обратно деньги и оружие и вставил дно. Затем открыл шкафчик под окном, вынул из него большой конверт и бросил ей.
– Десятый размер. Я не ошибся?
Она открыла конверт, заглянула внутрь, и по липу ее разлилось благоговение:
– Шелковые чулки. Настоящий шелк, две пары. Где, скажи на милость, ты их достал?
– У человека, которого я встретил в пабе в Факенхеме. Если знать, к кому обращаться, достать можно что угодно.
– Черный рынок, – сказала она, – вот чем ты занимаешься, да?
В глазах ее отразилось некоторое облегчение, и он усмехнулся:
– Что-то в этом роде. Теперь, может, ты поторопишься приготовить чай? Мне надо к шести уехать, а с мотоциклом еще придется повозиться.
Она колебалась, сжимая в руках чулки, и подошла ближе.
– Лайам, тут ведь ничего плохого нет?
– А почему должно быть? – Он нежно поцеловал ее, повернулся и вышел, проклиная себя за глупость.
Впервые он по-настоящему увидел, что совершил с этой девушкой. Пройдет чуть больше недели, и весь ее мир перевернется. Неизбежно. И все, что он мог бы сделать, это оставить ее – он вынужден будет сделать это – и нести боль в одиночку.
Вдруг он почувствовал приступ тошноты и яростно ударил по упаковочному ящику.
– А, ты ублюдок, – сказал он, – мерзкий ублюдок, Лайам.
Рубен Гарвальд открыл глазок в воротах мастерской гаража Фоггарти и посмотрел в него. По растрескавшемуся бетону двора, в котором заброшенно стояли два ржавеющих бензиновых насоса, хлестал дождь. Гарвальд быстро закрыл глазок и вернулся в помещение.
Мастерская эта, когда-то сарай, была удивительно просторной. Деревянная лестница вела на сеновал, один из углов занимала разбитая машина, но еще оставалось вполне достаточно места для грузовика-трехтонки и фургона, в котором Гарвальд с братом приехал из Бирмингема. Бен Гарвальд нетерпеливо ходил взад-вперед, иногда обхватывая себя руками. Несмотря на теплое пальто и шарф, он сильно замерз.
– О господи, ну и дыра, – сказал он. – Не видно еще этого ирландского пидера?
– Еще без четверти девять, Бен, – уточнил Рубен.
– Наплевать мне, который час. – Гарвальд повернулся к высокому здоровенному молодцу в летной меховой куртке, который читал газету, прислонившись к грузовику. – Ты завтра к вечеру протопи здесь, Сэмми, или я тебя отделаю. Понял?