Орел приземлился - Страница 33

Унтер-офицер Ханс Альтманн прислонился к входной двери, как будто преграждая им проход. Радл увидел нашивку за Зимнюю кампанию, «Железный крест» первого и второго класса, серебряную нашивку, означавшую не менее трех ранений, значок авиадесантных войск и самую желанную награду для парашютиста – надпись на обшлаге: «Kreta», гордый знак для тех, кто был в авангарде нашествия на Крит в мае 1941 г.

– Ваша фамилия? – резко спросил Радл.

Альтманн не ответил. Он толкнул ногой дверь с табличкой «Бар», и Радл, чувствуя что-то неладное, но не понимая, что именно, вздернул подбородок и вошел внутрь.

Комната была средней величины. Слева стойка бара, за ней пустые полки, на стенах несколько фотографий разбившихся кораблей, в углу пианино. В комнате находились до дюжины парашютистов, настроенных очень неприветливо. На Радла, холодно оглядевшего их, они произвели большое впечатление. Никогда раньше ему не приходилось видеть такую большую группу людей со множеством знаков отличия на мундирах. Не было ни одного человека без «Железного креста» первого класса, а таких мелочей, как нашивка по ранению, нашивка за уничтожение танков, было полно.

Радл стоял в центре комнаты, держа под мышкой портфель, руки в карманах, воротник поднят.

– Хотел бы напомнить, – мягко сказал он, – что за такое поведение, бывало, и расстреливали.

Раздался взрыв хохота. Унтер-офицер Штурм, стоявший за стойкой и чистивший пистолет, сказал:

– Очень хорошо сказано, господин полковник. Хотите услышать забавную вещь? Когда мы сюда ехали десять недель назад, нас было тридцать один человек, включая полковника. Сейчас пятнадцать, несмотря на массу удачных выходов. Что можете вы и это гестаповское говно предложить нам хуже этого?

– Меня не впутывайте, – сказал Девлин. – Я нейтральный.

Штурм, который работал на баржах в Гамбурге с двенадцати лет и имел обыкновение называть вещи своими именами, продолжал:

– Послушайте, что я вам скажу, повторять не буду. Полковник никуда не поедет. Ни с вами, ни с кем другим. – Он покачал головой. – Господин полковник, вы уже столько времени протираете штаны в Берлине, что забыли настоящие солдатские чувства. Если вы надеетесь услышать хор из «Хорста Весселя», то не по адресу приехали.

– Отлично, – сказал Радл. – Тем не менее, ваше полное непонимание данной ситуации указывает на отсутствие ума, что лично мне весьма печально видеть в человеке вашего звания.

Он поставил портфель на стойку, здоровой рукой расстегнул пальто и движением плеч сбросил его. У Штурма отпала челюсть, когда он увидел «Рыцарский крест», нашивку за Зимнюю кампанию. Радл ринулся в атаку.

– Внимание! – рявкнул он. – Встать! – Присутствующие задвигались, и в этот момент дверь распахнулась – и ворвался Брандт. – И вы тоже, оберфельдфебель! – рыкнул Радл.

Наступила такая тишина, что слышно было бы, как упадет булавка. Все стояли неподвижно по стойке «смирно». Девлин, наслаждаясь новым поворотом событий, подошел к бару и закурил.

Радл сказал:

– Вы считаете себя немецкими солдатами, и ваша ошибка вполне естественная, учитывая форму, которую вы носите. – Он обошел всех, как будто стараясь запомнить лица. – Сказать вам, кто вы такие?

И он выразился такими простыми и ясными словами, что Штурм почувствовал себя приготовишкой. Когда через две-три минуты Радл остановился, чтобы перевести дух, из открытой двери раздалось вежливое покашливание. Он обернулся и увидел Штайнера и Ильзе Нойхофф.

– Я бы сам лучше не сказал, полковник Радл. Надеюсь, вы согласитесь отнести все то, что здесь произошло, на счет введенного в заблуждение энтузиазма и не дадите делу дальнейшего хода. Обещаю вам, что, после того как я с ними побеседую, они будут тише воды, ниже травы. – Он протянул руку и покоряюще улыбнулся: – Курт Штайнер.

Радл до конца жизни помнил эту первую встречу. Штайнер обладал странным качеством, которое можно найти у парашютистов всех стран. Своего рода заносчивая самонадеянность, порождаемая опасностями профессии. На Штайнере была серо-голубая летная блуза с желтыми петлицами, на которых был венок с двумя стилизованными крыльями, соответствующими его чину, форменные брюки и пилотка – привязанность старых вояк. Для человека, обладавшего всеми возможными наградами, он был одет очень просто. «Kreta» на обшлагах, нашивка за Зимнюю кампанию и серебряный с золотом орел – отличительный значок парашютистов. «Рыцарский крест» с «Дубовыми листьями» был скрыт под шелковым кашне, небрежно повязанным на шее.

– Честно говоря, полковник Штайнер, я получил большое удовольствие, ставя на место ваших бродяг.

Ильзе Нойхофф фыркнула:

– Позвольте мне сказать, полковник, – представление было отличное.

Штайнер представил их друг другу, и Радл поцеловал ей руку.

– Очень приятно, фрау Нойхофф. – Он нахмурился. – Простите, но, по-моему, мы встречались.

– Несомненно, – сказал Штайнер и выставил вперед Риттера Нойманна в мокром резиновом костюме, спрятавшегося за спинами товарищей. А это, господин полковник, не то, что вы предполагаете, не пойманный атлантический котик, это старший лейтенант Риттер Нойманн.

– Лейтенант. – Радл мельком посмотрел на Риттера Нойманна и вспомнил представление к награждению «Рыцарским крестом», которому не был дан ход из-за суда, и подумал: «Знает ли он об этом?»

– А этот джентльмен? – Штайнер обернулся к Девлину, который соскочил со стойки и подошел к ним.

– Все здесь считают, что я гестаповец, ваш дружественный сосед, – сказал Девлин. – Не уверен, что мне это очень льстит. – Он протянул руку. – Девлин, полковник, Лайам Девлин.