Орел приземлился - Страница 72

Казалось, он пытается уйти от ответа:

– За последние девять месяцев солдаты Двадцать первой перебрасывались через Ла-Манш не менее четырнадцати раз.

– Невероятно.

– В их цели входило, – продолжал он, – уничтожение пустых маяков в Нормандии и нескольких аэродромов на необитаемых французских островах.

– По-моему, вы о Шафто невысокого мнения.

– Но великая американская публика – еще какого! Три месяца назад какой-то военный корреспондент в Лондоне, не знавший, о чем писать, услышал, что Шафто захватил экипаж плавучего маяка у берегов Бельгии. В нем было шестеро, и так как они оказались немецкими солдатами, то выглядело это все очень хорошо, особенно снимки судна, входящего в Дувр в дымке рассвета. На судне – Шафто со своими парнями, каска набекрень, у пленников вид испуганный. Прямо сцена из фильма. – Кейн покачал головой. – Какой успех эта картинка имела в Америке! Рейнджеры Шафто! «Лайф», «Колльерс», «Сатурдай ивнинг пост» – какой журнал ни возьми, Шафто там обязательно. Народный герой! Два «Креста за боевые заслуги», «Серебряная Звезда с Дубовым листом». Все, кроме медали "За отвагу конгресса, но и ее он получит, даже если для этого ему придется перебить нас всех, кто участвует в этих операциях.

Памела решительно спросила:

– Вы зачем вступили в этот отряд, майор Кейн?

– Надоело сидеть за столом, – сказал он, – это, пожалуй, лучшее объяснение. По-моему, я бы пошел на все, чтобы избавиться от канцелярии, – что и сделал.

– Значит, вы еще не принимали участия в рейдах?

– Нет, мэм.

– Тогда, я думаю, вам надо дважды подумать, прежде чем так легко отзываться о действиях храброго человека, особенно с командной высоты письменного стола.

Кейн съехал на обочину, остановил машину и повернулся к ней, весело улыбаясь:

– Эй, это мне нравится. Можно, я запишу ваши слова, чтобы употребить их в великом романе, который мы, журналисты, вечно собираемся написать?

– Черт вас побери, Гарри Кейн.

Памела шутливо замахнулась на него, а он вытащил из кармана пачку «Кэмел» и вытряхнул сигарету:

– Лучше закурите. Успокаивает нервы.

Она взяла сигарету, он поднес огонь, и она глубоко затянулась, глядя поверх соленого болота на море.

– Простите, я, возможно, реагирую слишком сильно, но война стала для меня очень личным делом.

– Ваш брат?

– Не только. Моя работа. Когда я дежурила вчера днем, то услышала позывные пилота-истребителя. Сильно подбитого в боях над Северным морем. Самолет горел, а пилота заклинило в кабине. Он кричал все время, пока падал.

– Вначале казалось, что день такой хороший! А сейчас вдруг все изменилось, – сказал Кейн.

Он взялся за руль, и Памела импульсивно положила свою руку на его руку:

– Простите, правда, простите.

– Ничего.

На лице ее выразилось удивление:

– Что у вас с пальцами? Несколько пальцев скрючены. Ваши ногти... Господи, Гарри, что с вашими ногтями?

– А, это... – бросил он. – Кто-то их сорвал.

Памела смотрела на него с ужасом.

– Это... это немцы, Гарри? – прошептала она.

– Нет. – Кейн включил мотор. – Это были французы, работавшие, конечно, по ту сторону. Одно из самых удручающих открытий, по моим наблюдениям, – это то, что мир состоит из самых разных людей.

Он криво улыбнулся, и они поехали.

* * *

Вечером того же дня в отдельной палате частной лечебницы в Астоне Вену Гарвальду стало значительно хуже. В шесть часов он потерял сознание. Только через час это заметили. Было уже восемь, когда приехал доктор Дас в ответ на настойчивые звонки сестры, и больше десяти, когда пришел Рубен и увидел состояние брата.

По поручению Бена Рубен находился в гараже, куда привез катафалк и гроб, взятые в похоронном бюро, которое также было одним из многочисленных предприятий братьев Гарвальд. Несчастного Джонсона сожгли в частном крематории, в котором у них тоже был интерес – ведь не впервой им было избавляться таким образом от неудобного трупа.

Лицо Бена было в поту, он стонал и метался. В палате стоял неприятный запах гниющего мяса. Когда Дас разбинтовал колено, Рубен, взглянув, отвернулся. Страх подкатил к его горлу как желчь.

– Бен, – прошептал он.

Гарвальд открыл глаза. Казалось, в первое мгновение он не узнал брата. Потом, слабо улыбнувшись, спросил:

– Сделал, Рубен, малыш? Избавился от него?

– Пепел к пеплу, Бен.

Гарвальд закрыл глаза. Рубен повернулся к Дасу:

– Очень плохо?

– Очень. Похоже на гангрену. Я предупреждал его.

– О, господи, – сказал Рубен. – Я знал, что его надо было отправить в госпиталь.

Глаза Бена открылись и лихорадочно заблестели. Он схватил брата за руку:

– Никакого госпиталя, слышишь? Ты что хочешь сделать? Дать этим чертовым полицейским щелку, которую они безуспешно ищут годы?

Он откинулся на подушки, закрыв глаза. Дас сказал:

– Есть один шанс. Лекарство пенициллин. Слышали о нем?

– Конечно. Говорят, оно творит чудеса. На черном рынке стоит целое состояние.

– Да, в подобных случаях оно действительно творит чудеса. Вы можете достать? Сегодня, сейчас?

– Если оно есть в Бирмингеме, вы его получите в течение часа. – Рубен подошел к двери. – Но если он умрет, вы последуете за ним. Я обещаю.

Он вышел, и дверь за ним захлопнулась.

* * *

В этот момент в Ландсвоорте «дакота» оторвалась от взлетной полосы и повернула к морю. Герике времени зря не терял. Он поднял самолет до тысячи футов, заложил правый вираж и полетел к берегу, теряя высоту. Штайнер и его команда приготовились к прыжку. Они были в полном боевом облачении британских парашютных войск, оружие и снаряжение сложены в подвесные мешки на английский манер.