– Она права, – яростно произнесла Молли, – поезжайте немедленно и смотрите сделайте, как она велит.
Девлин нажал на стартер.
– Спаси меня, боже, от этой чудовищной команды баб, – сказал он про себя, уезжая.
Принять ванну было невозможно. Слишком много времени надо было потратить, чтобы нагреть котел воды за кухней. Он разжег громадный костер в огромном каменном очаге, разделся, быстро растерся полотенцем и снова надел синюю фланелевую рубаху и темные шерстяные штаны.
Девлин проголодался, но чувствовал себя слишком усталым, чтобы готовить еду, поэтому взял стакан, бутылку виски, которую ему дал Гарвальд, и одну из своих книг. Он уселся в старое кресло, протянул ноги к очагу и стал читать. Прошел, возможно, час, когда холодный ветер легко коснулся его спины и шеи. Он не слышал, как скрипнула дверь, но знал, что Молли здесь.
– Ты что так долго? – спросил он, не поворачивая головы.
– Очень умно. А я-то думала, что вы поведете себя лучше, после того как я прошла милю с четвертью по залитым водой полям, в темноте, чтобы принести вам ужин.
Молли подошла к огню. На ней был старый плащ, высокие кожаные сапоги, на голове шаль, в руке корзинка:
– Картофельная запеканка с мясом, но, я думаю, вы уже поели?
Он громко застонал:
– Хватит болтать. Ставь ее на огонь побыстрее.
Молли поставила корзинку, стянула сапоги и расстегнула плащ. Под ним было цветастое платье. Она сняла шаль и встряхнула волосами:
– Так-то лучше. Ты что читаешь?
Он протянул ей книгу:
– Стихи слепого ирландца по имени Рафтери, который жил давным-давно.
Молли взглянула на текст при свете огня:
– Но мне непонятно, это на иностранном языке.
– Ирландском, – сказал он. – Язык королей... – Он взял у нее книгу и прочел несколько строк по-ирландски, затем перевел:
...Теперь, весной, день становится длиннее,
В праздник святой Бриджиты поднимется мой парус,
И поскольку путешествие мое – вещь решенная,
Шаг мой станет крепче,
Пока я снова не окажусь на равнинах Мейо...
– Прекрасно, правда, прекрасно. – Она опустилась на камышовый коврик рядом с ним и прислонилась к креслу. Ее левая рука коснулась его руки. – Ты оттуда родом, из этого Мейо?
– Нет, – сказал Девлин, с трудом сохраняя спокойствие. – Я родился гораздо севернее, но Рафтери все правильно сказал.
– Лайам – это тоже по-ирландски?
– Да, мэм.
– Что это значит?
– Уильям.
Она нахмурилась:
– Нет, мне больше нравится Лайам. Знаешь, Уильям – это так обычно.
Девлин продолжал держать книгу в левой руке, а правой ухватил ее за волосы:
– Иисус, Иосиф и Мария, помогите мне.
– А это что значит? – невинно спросила она.
– Это значит, дорогая моя девочка, что, если ты немедленно не снимешь запеканку с огня и не положишь ее на тарелку, я за себя не отвечаю.
Она вдруг рассмеялась глубоким грудным смехом и на мгновение положила голову ему на колени.
– О, ты мне так нравишься. Ты знаешь это? Вы мне понравились с первого момента, когда я увидела вас, мистер Девлин, сэр, верхом на мотоцикле у трактира.
Он застонал, закрыв глаза, а она вскочила, оправила юбку и вытащила запеканку из очага.
Он провожал ее домой через поле. Дождь прекратился, тучи рассеялись, оставив чистое небо с горящими звездами. Ветер был холодным и свистел между деревьями так, что сыпались ветки. На плече у Девлина была двустволка, левой рукой он поддерживал Молли.
После ужина они немного поговорили. Молли заставила Девлина читать стихи и сидела, прислонившись к нему, положив ногу на ногу. Все было куда хуже, чем он воображал, и совсем не укладывалось в его планы. В его распоряжении было три недели – и все, и за это время предстояло сделать много дел, так что отвлекаться было нельзя.
Они дошли до забора фермы и остановились у ворот.
– Я вот думала. Если у тебя нет других дел, не мог бы ты мне в сарае в среду днем? Некоторые машины надо укрыть на зиму. Это тяжеловато нам с мамой. Ты мог бы с нами пообедать.
Отказаться было бы неучтиво.
– Почему ж нет? – сказал он.
Она обняла его за шею, наклонила его лицо и поцеловала со страстной, неопытной настойчивостью, невероятно трогательной. Она была надушена цветочными духами, резкими и сладкими, единственными, возможно, которые она могла себе позволить. Ему суждено было помнить этот запах до конца своих дней.
Молли прижалась к Девлину, и он нежно сказал ей на ухо:
– Тебе семнадцать, а мне уже все стариковские тридцать пять. Ты об этом подумала?
Она подняла на него невидящие глаза:
– О, ты чудесный, такой чудесный.
Глупые, банальные слова, над которыми при других обстоятельствах можно было бы и посмеяться, но не сейчас. И никогда. Он нежно поцеловал ее в губы.
– Иди!
Не пытаясь протестовать, Молли ушла. Где-то глухо залаяла собака, хлопнула дверь. Снова начался дождь. Опустив голову, Девлин устало потащился домой.
Вдруг в камышах зашуршало, и дорогу ему преградила фигура.
Несмотря на дождь, туч было немного, и в свете четверти луны Девлин увидел наклонившегося над ним Артура Сеймура.
– Я говорил тебе, – сказал он, – я предупреждал тебя, но ты не послушал. Теперь придется тебя проучить.
В мгновение Девлин сбросил двустволку с плеча. Она была заряжена, но это не имело значения. Он взвел оба курка и ткнул конец ствола Сеймуру под подбородок.
– Тихо, – приказал он, – у меня разрешение сквайра отстреливать хищников, а ты на земле сквайра.
Сеймур отпрыгнул назад:
– Я до тебя доберусь, смотри. И до этой грязной сучки. Я вам обоим отплачу. – И побежал в ночь.